Конечно, полной уверенности, что предатель не попытается тотчас с ней расправиться, у девушки не было, оставались лишь интуиция да заученные истины, гласящие, что даже самые глупые люди не поведут своих жертв убивать среди бела дня и на виду у лакеев. И еще была твердая убежденность, что легким это для него не будет, как и не останется безнаказанным.
Позади с еле слышным щелчком мягко встал на место так же хорошо, как и замок, смазанный засов, и монашка подобралась, как хищный зверь, знающий, что на него сейчас нападут. Однако не так много было в мире людей, сумевших бы это заметить, а в этом замке точно не было никого из них.
– Идите вперед, шестая дверь. – В голосе мужчины еще слышалась вежливость, но это уже не была предупредительность слуги, скорее безликая корректность палача.
– Большое спасибо, – с самой наивной улыбкой пролепетала глупышка, – а почему тут так пыльно? Неужели у его светлости не хватает горничных, чтобы подмести пол?
– Неужели вы не слышали, что случается в этом замке с любопытными горничными? – насмешливо осведомился стражник и шагнул вперед, распахивая перед нею дверь в одну из заброшенных гостиных.
И в тот момент, когда он оказался к ней в профиль, да еще и чуть сверху, Эста сообразила, где и когда видела этот нос с горбинкой и ехидный прищур глаз, и тонкие, упрямые губы. Девушке осталось только мысленно приставить к этому ощутимо постаревшему лицу буйные рыжеватые кудри и золотистые кокетливые усики, и воспоминания вскипели в душе стремительно, как молоко в котле, и неудержимым потоком рванулись наружу, возвращая в то засушливое лето и навсегда оставшийся черным день.
Это ударило так неожиданно, отозвалось в сердце такой болью, что у монашки даже перехватило дыхание, и не успевшая подготовиться девушка на миг сбилась с шага, запнулась о пыльный ковер. Но тут же взяла себя в руки, стиснула зубы, шагнула вперед, к мужской фигуре, сидевшей возле занавешенного ветхой занавеской окна.
Да и все в комнате пропиталось многолетней пылью, запустением и беспорядком. Перевернутые столы и разномастные кресла и скамьи, явно принесенные из других комнат, распахнутые дверцы пустых шкафчиков и поставцов, и забытые скелеты цветов в вазе у окна.
– Добрый день, госпожа чтица, – хрипловато произнес сидевший и указал девушке на стоявшее напротив продавленное кресло, – у меня для вас предложение, на которое придется согласиться.
– Я готова его выслушать, – тихим и невзрачным, как шелест осенних листьев, голосом произнесла она, незаметно и жадно рассматривая все, что можно было рассмотреть под неказистой полумаской, – но пусть уйдет подальше этот человек.
– Вы не поняли, госпожа, – едко отозвался стражник, расположившийся на скамье, некогда стоявшей в коридоре, – мы вместе.
– Поняла, – так же бесцветно сообщила девушка, – но при вас разговаривать не буду.
– А ты знаешь, что я могу с тобой сделать, упрямая дрянь? – угрожающе рыкнул стражник, картинно выдвигая из ножен оружие.
– Думаю, ничего, – серьезно и тихо ответила Эста, – и не хамите девушкам, вам это не идет.
А затем вновь уставилась на того, кто тут был главным, теперь глупышка была в этом уверена.
– Выйди, – просительно глянул человек в полумаске на стражника, – некогда спорить с упрямыми девицами. Вот если она не согласится, тогда…
Он грозно нахмурился, и Эста невольно усмехнулась, Святая Тишина, да конечно же, она не согласится! Потому что теперь самая главная задача в ее жизни – это чтобы он с ней согласился. Иначе все будет не просто плохо, а немыслимо плохо, и никогда уже не случится того, о чем еще утром она только могла мечтать. Чтобы вернулось все, разрушенное проклятым переворотом, и собралась за общим столом вся семья, как в ту весну, перед самым мятежом. Или хотя бы те, кто еще живы.
– Я буду в коридоре, за дверью. – Заметив тень улыбки, скользнувшую по губам блеклой девицы, стражник нахмурился, поднимаясь с места.
– Не нужно, – уверенно отозвался его господин, – иди перекуси, я тебя позову, когда мы поговорим.
Жгучий брюнет, бывший когда-то рыжим, пожал плечами и вышел, плотно закрыв за собой дверь. И едва чуткий слух девушки уловил, как его шаги начали удаляться, она прижала пальчик к губам, приказывая главарю молчать, и, неслышно скользнув к двери, связала ручки куском бечевы, извлеченной из кармана с ловкостью фокусника.
– Ты надеешься меня соблазнить? – с едкой ухмылкой поинтересовался мужчина, неотрывно следивший за действиями странной чтицы.
– Я надеюсь сначала тебя обнять, – серьезно сообщила девушка, возвращаясь к креслу, – а потом отвесить оплеуху за грязные предположения.
– Что?! – на миг остолбенел он, потом зло сощурился. – Девочка любит играть в строгую госпожу?
– Раньше девочка любила играть в прятки, – усевшись в кресло, Эста достала кусок полотна и баночку крема. Спокойно макнула уголок ткани в крем и начала стирать с лица все, что четверть часа назад так старательно нарисовала, – и у нее было два брата. Один играл с ней часто, потому что был старше всего на три года, а вот второй почти всегда был занят. Он был наследником, и отец старался научить его всему, что знал сам, дабы род процветал и дальше. Но когда он приезжал с дальних пастбищ, всегда привозил девочке подарки и интересные истории. Привозил крошечных зайчат и ежат, орехи на веточке и малину в походной фляжке. И рассказы про горные луга, где цветы огромны и роскошны, как на лучших клумбах, где облака не над головой, а под ногами, где звезды так близко, что их можно достать рукой. Он называл девочку маленькой принцессой и по секрету обещал однажды, что, когда она будет постарше, он поймает и привезет ей самого хорошенького и доброго принца.
Мужчина застывшим взглядом смотрел, как из-под стираемого тонкими пальчиками грима и тусклой пудры проступают черные ресницы, заставляя глаза засиять яркой голубизной, а брови взлететь чуть надломленными крыльями, кожа становится белее, с нежным румянцем, а губки полнее и четче.
– Настоятельница всегда говорила, что я – копия матушки, – грустно закончила Эста свой рассказ, – неужели ты еще не узнал меня, Арвельд? А вот я тебя сразу узнала и Седерса тоже.
– Я… – хриплый голос мужчины невольно дрогнул… – боюсь узнавать. Хотя ты и в самом деле похожа на матушку… но нам сказали, что вы погибли.
– А матушке сказали, что погибли вы. – Губы девушки страдальчески искривились, но она справилась с собой и продолжила рассказ: – А потом мы прятались. Ты же помнишь, что творилось. Матушка боялась, что меня выдадут замуж за какого-нибудь гвардейца короля, которого нужно наградить титулом. Мы жили в домике у няниной сестры, о ней никто не знал. А потом на меня положил глаз командир гарнизона того городка… мне исполнилось двенадцать, и я резко выросла. Он говорил, что женится… но я его ненавидела. Матушка, наверное, еще сомневалась бы, но тут привезли пополнение, и она увидела среди простых солдат отца. Он был коротко пострижен и загорел, лицо испорчено шрамом… и он ее не узнал. Прошел мимо, тиская какую-то служанку, и глянул на мать, как на пустое место. В ту ночь мы бежали в монастырь, и только позже матушке рассказали, что таково было наказание. Всех, кто участвовал в перевороте с оружием в руках, – отправить на рудники, а кто помогал деньгами или продовольствием – лишить памяти и имущества. После этого мы перестали вас искать. Но раз ты здесь… значит, что-то помнишь?
– Лэни… принцесса моя… – Арвельд скользнул с кресла и встал перед девушкой на колени. Одной рукой сдернул с искалеченного лица маску и отбросил прочь, а второй поймал ее дрожащее запястье, – ты обещала мне объятие и пощечину, так исполняй.
– Арви, – глаза девушки, уже года три считавшей, что никогда в жизни больше не заплачет не по собственной воле, наполнились слезами, – миленький, ну разве я смогу тебя ударить? Ты не представляешь, сколько раз я вспоминала ту жизнь и молилась Святой Тишине, чтоб еще хоть раз посидеть со всеми за завтраком на восточном балконе. Как сейчас помню, матушка в лавандовом капоте с кружевами, отец с охапкой сирени, и няня сердито ворчит, что он подает сыновьям пример легкомысленности. А ты в белой рубашке и с молоком на усиках и не понимаешь, почему все говорят, что ты рано постарел. И Герт прячет книжку под скатертью, а когда его окликают, долго смотрит непонимающим взглядом. Неужели ты решил его убить, Арви?